В одном из великого
множества городов на чьей-то (как это нынче принято) земле находился маленький
парк. Обыкновенное собрание деревьев, жившее своей размеренной жизнью по давно
заведенному порядку: они с исправным великолепием цвели весной, надевали ярко-зеленые
одежды летом и червонное золото осенью. Зима, как водится, сковывала их
ледяными цепями; это так огорчало привыкших к благополучному существованию
обитателей парка, что они погружались в сонное забытье до первых весенних
лучей.

Как-то зимним днем, уже идущим на убыль, к калитке парка
подошел юный Поэт. Он только что побывал на весьма занимательной лекции в
университете. Научные премудрости открыли ему глаза на мир настолько, что он не
замечал ничего вокруг. Решив непременно разобрать во всех деталях свои и чужие
стихи и написать великий труд, наш Поэт заранее возгордился и шел с
мечтательным видом, представляя себя будущим Светилом Науки.

У входа в парк он помедлил, затем решил, что прогулка не
повредит раздумьям, и толкнул калитку. На мгновение ему почудилось, будто рядом
промелькнул край чьего-то белого пальто, но парк был пуст. «Игра воображения»,
- привычно подумал Поэт: он знал, что его ремесло позволяет оправдывать этими
словами самые невероятные видения.

Неторопливым шагом он двинулся вперед по парковой дорожке.
Тотчас же поднялся ветер, снежная дымка окутала все вокруг, и наш Поэт на миг
решил, что ослеп: глаза застилало белой пеленой. Как только буря унялась, Поэт
принялся раздраженно стряхивать с полей шляпы налетевший снег и через несколько
минут, наконец, поднял глаза и огляделся.

За считанные секунды зимний парк обратился в королевский
чертог. Деревья оделись в белоснежные меха, украшенные алмазными подвесками, и
тут же склонились под тяжестью своих нарядов. Бок о бок с ними, точно
элегантные кавалеры в золотых и серебряных фраках, выстроились фонари.
Заледеневшие ветви ив тихо звенели на ветру, точно играли на невидимом
клавесине. Дикие яблони, еще с осени
сохранившие несколько сморщенных темно-красных плодов, теперь, казалось, несли
в ладонях горсти сверкающих рубинов и гранатов. Тропинка из чистейшего хрусталя
лежала теперь перед заставшим в изумлении и неверии Поэтом.

Он с радостью приписал бы дивное зрелище игре воображения,
но – увы! – сомнений не было: стены ледяного дворца обступали его и были явственно,
неоспоримо видимы. Не было нужды
сочинять, составлять фразы, доискиваться до сути и смысла. Настолько
невероятным казалось это юному Поэту, что он застыл в недоумении, опустив
глаза, не в силах двинуться с места. Тут
только он снова заметил, что не одинок.

Перед ним стояла невысокая фигура в белоснежном одеянии,
отороченном серебристым мехом; приглядевшись, наш Поэт увидел, что это молодой
человек, едва ли старше его самого.

Даже после великолепия снежного чертога красота юноши
казалась поразительной. Он был весь слоновая кость и серебро, весь – мягкий снег
и струящийся шелк и весь – подсвеченный фонарями лед. Вокруг его шеи обвивался серо-голубой шарф, и такими же – цвета зимнего неба – были его глаза, глядящие прямо и внимательно
на нашего недоумевающего героя.

Тот тем временем лихорадочно перебирал в памяти университетских
знакомых, но не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел это необыкновенно
прекрасное лицо. Вдруг юноша в белом слегка улыбнулся, чуть опустив голову, и
от этой улыбки Поэту непонятным образом захотелось то ли убежать прочь, то ли
немедленно заключить незнакомца в объятия.

- Теперь-то ты видишь? – спросил юноша, указав рукой на окружающее их торжество Зимы.

Поэт, все еще не обретший дар речи, зачарованно кивнул.

- Потанцуй со мной, - произнес молодой человек тихим и вкрадчивым голосом, возразить которому казалось невозможным.

И в ту же секунду вновь поднялся ветер, в ветвях деревьев заиграли белоснежные скрипки. Юноша протянул Поэту руку, холодную и нежную, и закружил его в легком вальсе.

Опьяненный, наш герой следовал за каждым его движением, взлетал, парил, кружился; никогда прежде не ощущал он такой чистой радости.

- Скажи мне, кто ты, останься со мной, и я буду писать изящнейшие стихи только для тебя; каждое мое слово будет посвящено тебе, каждая строка будет твоей.

Молодой человек улыбнулся и ответил:

- Но я не хочу ни слов, ни строк. Танцуй со мной.

И снова зазвучали ледяные скрипки, и на сей раз играли они отчаянную и
порывистую мелодию танго. Резкий выпад, и тут же – шаг назад, нападение,
отступление, борьба, утонченное сражение – и ни на секунду Поэт не отрывал
взгляда от снежного видения.

Музыка стихла, и снова взмолился наш герой, проведя ладонью по серебристым волосам:

- Скажи мне, кто ты, останься со мной, и я напишу множество прекрасных картин, и ты, только ты будешь на них; я сделаю тебя героем всех древних мифов и поэм.

Но юноша вновь улыбнулся и ответил:

- Но я не хочу ни картин, ни мифов. Танцуй со мной.

И в третий раз раздалась музыка, но то был уже не нежный вальс и не страстное танго: скрипки
безумствовали, стонали, рождая быструю, дикую мелодию, сумасшедшее слияние нот.
Юноша крепко сжал Поэта в объятиях и кружил, заливаясь звонким смехом; снежный
дворец превратился в сплошное буйство красок и света; золото, серебро и
хрусталь ослепляли, обжигали, и Поэтом овладел страшный, головокружительный восторг.

Долго не смолкала третья мелодия скрипок, и долго кружились двое в невероятном танце. Но и эта песня закончилась, и Поэт тут же упал в изнеможении на мягкий снег. Юноша опустился рядом с ним, и тот снова воскликнул, обнимая белые плечи:

- Ты не скажешь мне, кто ты, и не хочешь моих стихов и картин; но скажи мне, чего ты желаешь, и
останься со мной. Что до меня, мне не нужны больше ни наука, ни труды, ни
истина – только ты да ледяной дворец.

И снова улыбнулся юноша, и ответил своим тихим голосом:

- Усни со мной.

Сказав так, он склонился над Поэтом и поцеловал его.

- Усни со мной, - повторил он, и Поэт закрыл глаза.
Удивительно мягкой казалась снежная перина, а хрустальные деревья охраняли его сон.

Наутро студенты, нашедшие бездыханного друга в снегу, тяжело вздыхали и говорили:

- Какая бессмысленная смерть для Поэта. Он был слишком молод и даже не успел создать ничего полезного и толкового. А ведь был талантлив…